Поможет ли это? Вряд ли — думал Уджа. Монголы мало ценят простые слова. Еще меньше — слова записанные. Им важны сила и реальные дела. Поэтому мало кто отозвался на призывы Бурни и наймана Джамсана. Но и Малу мало кто послушается. Нет, конечно, князья соберут отряды — из того народа, что еще остался в Степи, а не поливает кровью далекие земли юга. Соберут… Но вот куда пойдут эти воины? Ударят в спину чахарцам или вольются в их ряды?

«Это теперь зависит от меня» — внезапно понял Уджа. И пальцам его рук внезапно стало холодно.

Первое, что сделал новоиспеченный ехэ-цзяньцзюнь, едва собрал более-менее крупный отряд — перевел лагерь в долину, неподалеку от Сюаньфу. Он надеялся, что присуствие войска императора сдержит мятежные мысли в головах чахарского гарнизона. И оказался прав! По крайней мере, по крайней мере, тамошние командиры Чанэрджи и Ада всячески уверяли Уджу в своей верности. И даже, когда Бурни таки начал мятеж и попытался захватить Великую стену возле Чжанцзякоу — гарнизон в Сюаньфу сидел тихо. А ведь Бурни явно пробивался к ним!

Это был несомненный успех. Но успех, который не покажешь монголам, и о котором не сообщишь императору. Надо воевать. И побеждать. Но для сражения в Степи у Уджи было совсем мало воинов — менее полутора тысяч. Это уже больше, чем у мятежника. И кони у него откормлены гораздо лучше… Но ехэ-цзяньцзюнь не хотел рисковать. Нужно больше людей… только вот взять их больше неоткуда.

Тут-то на помощь командиру и пришел пронырливый чиновник Тухай.

Глава 42

«Мы возьмем рабов» — заявил он.

Уджа скривился. Рабы встанут в один ряд с благородными воинами?

«Монголов-рабов, — уточнил Тухай. — Тех, кого ваши гуны и тайджи рассовали по поместьям».

Командиру всё еще не нравилась идея его заметстителя, который вообще мало что понимал в воинском деле.

«Разве не каждый монгол — это воин?» — хитро поинтересовался Тухай.

«Каждый» — невольно подбоченился ехэ-цзяньцзюнь.

«Вот и я так считаю, — тоненько засмеялся чиновник. — Значит, от твоих батыров рабов отличает только то, что у них нет коня, лука и копья. А мы всё это им дадим».

Надо признать, у Тухая всё вышло отлично. Перед ним — выдвиженцем самой вдовствующей императрицы Амба-Мамы — раскрывались ворота всех конюшен и арсеналов. Он забирал рабов сотнями и вооружал их за считанные дни. К концу месяца у Уджи было четыре тысячи воинов на десяти тысячах конях. Тухай же сообщил в Столицу, что у них уже полный тумен (то есть, по воину на каждой лошади). На севере от города возник тайный склад, где лежали тысячи доспехов, сабель и копий для воинов, которых не было.

«Не боись, — подмигивал чиновник. — На этом мы тоже заработаем. Вместе. Но потом».

Конечно, потом. Сначала надо убить Бурни, разорить его становища. По счастью, четыре тысячи — это уже очень неплохо. Это в несколько раз больше, чем мог собрать чахарский циньван. К тому же, имперские кони питаются зерном, а не жухлой травой из-под снега. И свежей травы дожидаться не стоит.

Последней каплей как раз стало письмо из Столицы. В котором сообщалось, что четыре знамени чахарского войска, которых послали в далекий Датун, взбунтовались. Они сожгли крепость и рассеялись по округе. Конечно, до них еще почти четыре сотни ли, но ждать теперь точно не стоит. Если Бурни окажется повержен, эти мятежники сами приползут на брюхе — молить о прощении.

Войско выступило. Уджа все-таки проявил осторожность и решил не идти в лоб через опасный Сюаньфу и Чжанцзякоу. Еще загодя, вместе с хитрым Тухаем, они выбрали ворота Гунбэйкоу — к северо-востоку от Столицы. Обойти Бурни и внезапно атаковать его земли с востока.

Через Гунбэйкоу великое войско проходило почти целый день. На ночлег встали всего в двух десятках ли от Великой стены. Вокруг простиралась Великая Степь. Точнее, пока вокруг были горы Тайханшань, но это уже Внутренняя Монголия. Теперь предстоит по дуге обойти самые высокие хребты Тайханьшаня и вторгнуться в чахарские земли.

Войско шло десять дней в хорошем темпе. Пока с лихвой хватало запасов провизии, взятых загодя, но скоро они закончатся. Надо уже скорее захватить чахарские становища, чтобы было чем поживиться.

— Где этот Бурни? — веселились вчерашние рабы. — Нам нужна добыча!

И накликали. Войско шло по очень широкой долине, настолько широкой, что можно было двигаться не колонной, а широким строем. Горы вокруг были уже довольно низкие, глубоко изъеденные многочисленными рытвинами. Вот из одной такой рытвины и выскочил враг. Хитрый враг. Дождался, пока мимо них пройдет всё несметное войско — и ударил в спину. Прямо на ничего не подозревающую молодежь, что шла себе спокойно и собирала кизяк, оставшийся от десяти тысяч коней.

Враги налетели с леденящим душу визгом, порубали сборщиков, обстреляли основные части из луков — и скрылись в каком-то боковом проходе. Уджа заволновался было, но тысячник арьегарда его успокоил:

— Просто бандиты, мой господин. менее пяти сотен. Они нам не страшны. Проще плюнуть на них, чем преследовать по этому лабиринту ущелий.

— Ты узнал, кто это?

— Я видел бунчаки Халхи…

— Значит, это люди Чойджаба. Собака уже цапнула нас за ногу… Где же ее хозяин?

Хозяин появился очень скоро — прямо впереди. По широкой долине навстречу отрядам императора неслось уже настоящее войско. Пусть небольшое, но войско. В центре — ударный кулак латников, над которыми реяли не родовые бунчуки, а вышитые шелковые знамена. Ехэ-цзяньцзюнь узнал знаки чахарцев и найманов.

— Добро пожаловать, Бурни, — криво усмехнулся Уджа. Его мечты начинали сбываться.

Рядом испуганно верещал Тухай.

— Сделай! Сделай что-нибудь! — кричал штатский, перепуганный конной лавой.

Он ничего не смыслил в степной войне.

— Успокойся, Тухай. Всё сделается само собой. Бурни надеялся, что мы развернемся на его халхасских шавок. И планировал ударить нам в спину. Но, по счастью, наше войско не повелось на его уловку. И отряды наши стоят широко… Да смотри сам!

Многочисленные монголы — батыры и бывшие рабы — уже настегивали своих боевых лошадей, оставив заводных самым младшим. Не дожидаясь команды, многие сотни рванули вперед, заметив, что врагов намного меньше. Стрелы тысячами взмывали в небеса, падая на оба войска. Конечно, люди Бурни дрогнули первыми. Ведь их было не больше тысячи. Чахарцы и их союзники даже не сошлись в рукопашную, перепугались и принялись заворачивать лошадей. Еще несколько вдохов — и люди Уджы врубились бы прямо им в спину, но этих нескольких вдохов не хватило.

Чахарцы во всю прыть мчались на запад, а следом за ними вытягивающейся каплей неслось войско императора. Уджа велел дуть в рога, чтобы его монголы вернулись назад — но это оказалось бесполезно. Воины почуяли вкус победы, аромат близкой добычи — и ничто уже не могло их удержать. К обозу вернулись не более сотни монголов и большая часть маньчжуров.

— Ничего, — улыбнулся ехэ-цзяньцзюнь. — Наши люди вцепились в ляжку Бурни и теперь ее уже не отпустят. Отрубим голову мятежнику и закончим эту войну даже быстрее, чем рассчитывали.

Обоз двинулся по дороге из трупов, осторожный Уджа лишь велел командирам поглядывать за спину, где таились халхасские разбойники Чойджаба. Но что-то пошло не по плану. Солнце стояло еще высоко, когда вдруг командир увидел, как его непобедимое воинство несется назад. Монголы яростно нахлестывали своих лошадей, и от них явственно воняло кровью и страхом.

— Стоять!

Видно было, что многие из беглецов, прежде всего, вчерашние рабы, готовы нестись прочь — вплоть до самой Великой стены. Но, по счастью, долина оказалась не настолько широкой, чтобы трусам удалось убежать, обойдя обоз и конные табуны. Уджа и его командиры остановили белгецов, сбили их в какое-то подобие отрядов. Те вопили о засаде, о старшных врагах, но времени разбираться не было. Подпираемые латными маньчжурскими воинами, монголы снова пошли вперед. Собрали даже коноводов, чтобы никто не отсиживался в тылу. Похоже, Бурни готов дать сражение. Так он его получит!